Никита Алексеев. «Венецианское плоскогорье»

Газета «Иностранец», №22 от 26.06.01.

10 июня в Венеции открылась Международная выставка искусства, в просторечии именуемая Венецианской Биеннале, – сорок девятая по счету, первая в новом веке и в новом тысячелетии. Там показали, с каким искусством нам жить дальше.

ЗОНА ПОВЫШЕННОГО РИСКА

Квадратные километры выставочных площадей. Более трехсот сорока участвующих художников. Около трех тысяч пятисот аккредитованных журналистов. Тысячные толпы галеристов, арт-дилеров, кураторов, коллекционеров, представителей музеев и искусствоведов. Интернациональный jet-set, совершающий регулярные миграции с состязаний Формулы-1 на турнир «Ролан Гаррос», с венского Оперного бала на Каннский кинофестиваль, с состязаний по поло на льду в Санкт-Морице на Биеннале в Венецию. Эксцентрики и просто сумасшедшие, жаждущие славы любой ценой. И не поддающееся исчислению количество «просто публики». Цены в Венеции вздуваются. Набережная заставлена яхтами многомиллионной стоимости. Найти место в гостинице независимо от ее «звездности» невозможно. Неудачливые фанаты Биеннале спят на лавках в парке. Здесь отслеживаются тенденции развития искусства на будущее. Здесь за столиком пиццерии или на приеме в палаццо строятся и разрушаются карьеры. Люди вынюхивают, где и когда будет какой прием, кого на нем ждут (Мадонну? Вупи Голдберг? Умберто Эко? Пьера Кардена?) и как раздобыть приглашение. Это – колоссальная ярмарка тщеславия. И это – торжище: на международном рынке современного искусства ежегодно обращаются миллиарды долларов. Оказаться участником Биеннале – большая честь. Сюда просто так не попадают, перед этим кандидат проходит огонь, воду и медные трубы борьбы интересов, скандалов и компромиссов. Участие – важный трамплин. Но, высоко взлетев, можно в одно мгновение рухнуть вниз. Здесь никто никому ничего не прощает. Венецианская Биеннале – это паноптикум и пандемониум, в котором расписаны роли. Если вы видите господина средних лет с недельной щетиной и помятым лицом, одетого преимущественно в черное, в широкополой шляпе, – это Знаменитый Художник (или кто—то, старающийся таковым казаться). Дама в черном, с помятым лицом и экстравагантными украшениями – Знаменитая Художница. Дама в ярко-красном платье от Chanel – Важная Галеристка. Господин в очень дорогом и очень измятом костюме, с цепкими глазами, – Куратор или Музейщик. Господин в сверхорректном очень дорогом костюме, с неброским галстуком, – Банкир или Босс из страховой компании, вкладывающий деньги в contemporary art. Почему именно Венеция, а не какой-то другой город раз в два года становится главным храмом и главным рынком современного искусства? Потому что Венеция для этого идеальная сцена. Современное искусство – область повышенного риска. Здесь постоянно ведутся эксперименты, зачастую ни к чему не ведущие, и ежемесячно выбрасываются на рынок все новые «продукты». А сюрреалистический город, вопреки всему построенный на зловредном болоте (само слово «малярия» – венецианского происхождения), немыслимо красивый, вечно дряхлеющий, живущий на грани Эроса и Танатоса, как нельзя лучше подходит для того, чтобы показать миру очередные достижения и провалы культуры и жизни.

ЗА УМЕНИЕ

Харальд Зееманн, одна из суперзвезд международного кураторства, являвшийся в этом году директором и главным комиссаром Биеннале, темой предложил Platea dell'Humanita – Plateau of Humankind – Plateau de l'Humanite – Plateau der Menschheit. На русский это было переведено как «Подмостки человечества». Перевод аккуратный, но утрачивается иной смысл, географический. Плато может быть высокогорным, но в любом случае это нечто плоское. И плосковатость нынешней ситуации в современном искусстве на Биеннале чувствовалась ясно. Несмотря на то, что тема очень расплывчатая и предоставляющая возможность всунуть в нее практически что угодно. Биеннале делится на две основные зоны – парк Giardini di Castello, где расположено большинство национальных павильонов, и колоссальный комплекс Arsenale, где проходит собственно международная выставка. Кураторы национальных павильонов показывают то, что считают гордостью своих стран. Так что это конкуренция не только между художниками, но и между национальными традициями. А вот выставка в Арсенале и прилегающих к нему пространствах (а также международная экспозиция в павильоне Италии) формируется главным комиссаром и его ассистентами и представляет собой планетарный синтез. По результатам даются призы. В этом году они таковы (привожу официальные формулировки). Главные призы – Золотых львов – получили «за жизненный вклад в современное искусство» Сай Туомбли и Ричард Серра. Туомбли, американец, живущий с 50-х годов в Италии, – живой классик, великий живописец. Ричард Серра тоже американец. За годы своей карьеры он заставил колоссальными устрашающими минималистическими скульптурами из ржавого железа площади половины больших городов планеты. Мощь и суггестивность – невероятная. Если выбирать между отечественным Церетели и международным Серрой, последний лучше. На Биеннале Серра устроил скандал: узнав, что в зале, где будут выставлены его титанические железные спирали, разместится также инсталляция Ильи Кабакова, он велел отгородить нашего бывшего соотечественника фундаментальной кирпичной стеной. Оставив, впрочем, два прохода, чтобы Кабакова зрители все же могли увидеть. Специальный приз получила итальянка Мариза Мерц, одна из зачинательниц «Бедного искусства» – «величайший художник-визионер нашего времени». Другого специального приза удостоились канадцы Джанет Кардифф и Джордж Бьюрес Миллер – «за умение ввергнуть зрителя в новое кинематическое ощущение, где вымысел и реальность, технология и телесность сплетаются в сложную ткань отношений между временем и пространством». Видео канадцев на самом деле изумительно, а sound-track ошеломляет. Третий специальный приз получил француз Пьер Юиг за световую инсталляцию в своем национальном павильоне – «за умение исследовать восприятие зрителя в области видеопроекции и в целом цифровых технологий, сталкивая зрителя с темами продолжительности, соучастия и движения в пространстве». Абсолютно холодное, стерильное и плоское произведение. Настолько же изящное и поражающее технологизмом. Но, пожалуй, лимонно-желтая инсталляция в японском павильоне в этом жанре будет посильнее. Золотого льва в номинации «Национальный павильон» дали немцу Грегору Шнайдеру за инсталляцию Totenhaus ur («В дом мертвецов перед»), которую он строил почти год, – «за умение трансформировать авторитарную и монументальную архитектуру в навязчивый лабиринт, отражающий тайные страхи, но и дающий предчувствие свободы». Изделие жутковатое, бетонное, нечто среднее между Освенцимом и панковским скватом. Попасть в немецкий павильон было трудно, туда стояла трехчасовая очередь, а Илья Кабаков, посмотрев, ехидно прокомментировал: «не знают они наших коммуналок». Неофициальную премию «Доменико Кьеза» получил замечательный швейцарский художник Урс Люти за инсталляцию «Искусство для лучшей жизни», показанную в павильоне Швейцарии. На одной стене – большие черно-белые фотографии 70-х, на которых молодой Люти позирует в виде садомазохистских трансвеститов. На другой – огромные и веселенькие разноцветные картины с надписями: «Счастье», «Удовлетворение», «Любовь», «Понимание». У фронтальной стены – натуралистический скульптурный автопортрет пожилого мастера. Кроме того, премии были вручены многообещающим молодым художникам. Распределением наград занималось вполне политкорректное и мультикультурное жюри в составе: президент Эри Камара (Дакар – Мексико), Каролин Кристов-Бакарджиев (Нью-Йорк – Рим), Манрэй Сю (Тайбэй), Ганс Ульрих Обрист (Цюрих – Париж) и Виргиния Перес-Раттон (Сан-Хосе, Коста-Рика).

С решениями жюри можно не соглашаться. Ясно, что призы присуждались в результате долгого лоббирования и с целью сделать так, чтобы почтенные ветераны не были обижены, а разные тенденции в современном искусстве не оказались обойденными вниманием. Сделать это было трудно: выставка колоссальная и очень разношерстная. Чтобы хоть как—то нанизать компоненты на единый стержень, Харальд Зееман прибег к простенькому, но безошибочному ходу: экспозицию он выстроил по периодам жизни человека и по основным человеческим занятиям. Младенчество, детство, зрелость, старость, смерть. Игры, спорт, торговля, быт, война, политика, религия. Яснее всего эта схема была видна в главной зоне Международной выставки, в Corderia, здании длиной более трехсот метров, построенном в XVI веке для изготовления корабельных канатов. Начиналась выставка кошмарными изделиями Сяо Ю: рукотворные монстры, крысы с птичьими крыльями и головами человеческих эмбрионов, плавающие в формалине. Но рядом – невероятная скульптура британца Рона Мьюка, двенадцатиметровый подросток, сидящий на корточках, испуганно загородившись от мира рукой. Из чего и как она сделана – непонятно. Подходить вплотную и трогать запрещалось. Хорошее искусство? Не знаю. Но по мозгам шибает сильно. И непонятно почему Мьюк оказался за бортом симпатий жюри. Так же, как и вещи корейца До—Хо Сю в национальном павильоне и в павильоне Италии. В международной зоне он заклеил стену обоями, на каждом квадратном сантиметре которых – чей—то миниатюрный портрет. Лица не повторяются. Я подсчитал – всего на стене должно быть несколько сотен тысяч портретов. На полу он установил стеклянную платформу, которую поддерживают руками десятки тысяч микроскопических человечков. Смотришь под ноги – и видишь, что стоишь на ладошках этих крохотных атлантов. А в павильоне Кореи – большая антропоморфная скульптура, сделанная из металлических чешуек. Первое впечатление – «очень корейское искусство». Но когда узнаешь, что каждая чешуйка – это идентификационный жетон убитого корейского солдата, становится не по себе. Не хуже изделие Макса Дина и Раффаэлло Д'Андреа «Стол. Детство». В боксе пять на пять метров стоит деревянный стол. Когда входишь, стол, управляемый сложными сенсорными программами, начинает с тихим жужжанием кататься по боксу и преследовать тебя. Если в боксе оказываются несколько посетителей сразу, стол выбирает кого-то одного и не успокаивается, пока тот не уходит. Кунштюки? То гигантизм, то тяга к настолько маленькому, что и почти несуществующему? Да, конечно. Но во всем этом ясно видно стремление художников говорить о конечных проблемах жизни – о смерти, Боге, любви. Это видно по неожиданному обилию работ, так или иначе связанных с религией. Они – везде. И скульптуры (Ecce Homo Марка Уоллингера, его же видео в павильоне Великобритании), и видео Uomoduomo албанца Анри Сала, и Communication Art Тацуми Оримото, и «Стенная работа» Гэри Хилла, и вечный перформанс Недко Солакова (маляр красит бокс черной краской, потом перекрашивает белой, потом снова черной, и так до бесконечности), и многое другое. О конце, вере, возможности или полной невозможности понять, что такое жизнь – большинство работ участников из России.

КАК ИАКОВ БОРОЛСЯ С АНГЕЛОМ

Россиян (живущих в стране или эмигрировавших) на Биеннале было шестеро. Олег Кулик выставлялся в павильоне Югославии. Вадим Захаров и Илья Кабаков (ныне подписывающий работы вместе с женой Эмилией) – в Арсенале. В павильоне России были представлены Леонид Соков, Сергей Шутов и Ольга Чернышева. Вадим Захаров – крупнейший художник московского концептуализма. Больше десяти лет живет в Кельне. В Венеции он показал работу из проекта «Теологические беседы». Несколько лет назад, приехав с выставкой в Японию, он провел акцию – нарядившись в сутану священника (Захаров издает великолепный журнал «Пастор», посвященный современной культуре), боролся с мастерами сумо. Естественно, безошибочно проигрывал. В экспозиции – большие принты, сделанные с видеозаписи этих боев. Они оформлены как восточные свитки. Под принтами – таблички с надписью «Теологические беседы» на разных языках. На последнем принте японские борцы-победители держат пастора Захарова на руках, табличка написана на иврите, а вместо одной из резных палочек, на которых держался бы свиток, палка инвалида. Захаров объясняет: – Помнишь, как Иаков боролся с ангелом и охромел? А что касается моего участия в Биеннале – для меня это важно. Я впервые выставляюсь на выставке такого формата. Что будет дальше – не знаю. Не все, в конечном счете, зависит от меня. Я делаю свое дело. Что решат всемирные художественные маршалы, непонятное. Илья Кабаков приобрел международную известность еще в 70-е годы. Он единственный художник из России, которому удалось подняться на вершину международного Олимпа contemporary art. Уехал в США больше десяти лет назад. Настаивает на том, что он художник не из России, а из СССР. В Венеции он уже в шестой раз (что само по себе почти невероятно), а в 1993 получил Золотого льва за «Красный павильон». На этот раз работой Ильи и Эмилии Кабаковых «В будущее возьмут не всех» заканчивается основная экспозиция Международной выставки. В стену врезан макет задней части вагона электрички. Над окном машиниста – «бегущая строка», красными буквами высвечивается «В будущее возьмут не всехѕ В будущее возьмут не всехѕ» Пол засыпан гравием, проложены доски-«рельсы». Вокруг сиротливо валяются старые работы Кабакова. Все это обнесено дощатым П-образным помостом, огороженным забором. Похоже это изделие больше всего на декорацию спектакля 70-х годов в провинциальном советском театре. Странно: Кабаков всегда лучше многих работал с материальностью, и такая слабость, такая «макетность» вызывают изумление. Потом думаешь: может быть, демонстративная беспомощность и туповатая литературность как раз и являются новым достижением знаменитого художника?

ЗА НИХ НЕ СТЫДНО. ЗА ДРУГИХ СТЫДНО

Что касается нашего павильона. Первое ощущение – не стыдно, в кои—то веки раз! Почти все правильно и хорошо. Нет ни давным-давно надоевшей «постсоветской» продукции, ни провинциальных попыток «быть как все». Более того, на Биеннале и вокруг нее нередко можно было услышать: – Сходи к русским. Один из лучших павильонов. Леонид Соков, замечательный скульптор, покинул родину двадцать лет назад. Прославился как один из зачинателей соц-арта – его работы, сочные, брутальные, сделанные «с плеча» и с фантастической иронией служили гениальной терапией от идиотии советской мифологии. Сейчас он показал работу, на первый взгляд ему не свойственную. «Тени скульптуры ХХ века». Затемненный зал. В центре – стеклянная витрина, внутри которой на полках вращаются сделанные Соковым миниатюрные реплики знаменитейших скульптур ушедшего столетия (Мур, Арп, Дюшан, Архипенко, Малевич, Цадкин, Джакометти, Татлин, Кальдерѕ). Кварцевые лампы отбрасывают завораживающие тени на стены. Одни зрители любуются «ювелиркой» в витрине, другие не могут оторваться от колдовской светотени на стенах.

Сергей Шутов выставил инсталляцию «Абак» (интервью с Шутовым «i» опубликовал в № 18(375) от 29 мая 2001). Ряды манекенов, закутанных в черное, мерно, волнообразно раскачиваются, обратившись в сторону распахнутой двери на балкон. За балконом – пристань, Лагуна и небо. Из динамиков доносятся приглушенные молитвы на разных языках, обращенные к воплощениям и отражениям божества. На четырех мониторах высвечиваются страницы священных книг разных народов. Пожалуй, работа Шутова оказалась одной из наиболее точных интерпретаций темы Биеннале, «Плато человечества».

Самая слабая вещь в отечественном павильоне – проект «Вторая жизнь» Ольги Чернышевой, живущей в Амстердаме и в Москве. Стены выкрашены тусклой зеленой краской, на них – «лайт-боксы» с фотографиями, сделанными мыльницей: спины москвичек, наряженных в шубы и шапки. «Картинки» фланкированы кадками с искусственными деревьями, в центре зала расставлены аккуратные пеньки, звучит фонограмма – поют птички. Похоже на «Центр фитодизайна» или на бутик средней руки. По мнению куратора проекта Екатерины Деготь, речь идет о том, что русские, носящие меха, как бы сами превращаются в бобров, норок, хорьков и водяных крыс. Омертвляются, слушают мертвых птиц и живут посмертной жизнью в городе-деревне: в подтверждение в сопроводительном тексте имеется цитата из «Московского дневника» гуру академических марксистов Вальтера Беньямина о промежуточности коммунистической Москвы между имперским величием и вегетативной деревенской дуростью. Но даже неудачная, на мой взгляд, работа Чернышевой все же вписана в общий контекст венецианской жизни-смерти современного искусства. Так что не стыдно. Но потом видишь, что провода торчат наружу, что манекены Шутова иногда прерывают свое вечное поклонение неведомому богу (пружинка на каркасе сорвалась), что у Сокова витрина запылилась, потому что не было времени и денег задуматься об электростатике. И выясняется: министерство культуры подписало приказ о российском участии на Биеннале за два месяца до его начала. То есть – бюджетные деньги для Государственного центра современного искусства, являющегося ответственным за Россию в Венеции, были разблокированы «позавчера». Айдан Салаховой и Елене Селиной, директору XL-Галереи, представлявшим Шутова, чудом удалось уговорить частных спонсоров помочь средствами. Леонид Соков нашел деньги в Нью-Йорке – но будь у него в запасе еще пара месяцев, он и про пыль успел бы подумать. И какие деньги? Общий бюджет российского павильона (вместе с помощью спонсоров) составил меньше двухсот тысяч долларов. Много? Сюда входит все – изготовление работ, транспорт, связь, проживание авторов и организаторов, страховки и обязательные представительские расходы. Не можем же мы осрамиться? Так что особое спасибо хозяину легендарного ресторана Paradiso Perduto Маурицио Адамо, устроившему со скидкой фантастический фуршет в честь открытия павильона России. У других как было? Выпивка да чипсы. У нас? Оркестр, море разливанное вина и чаны со вкуснейшей горячей едой. Прав был Маурицио, запретив выставлять на столы привезенные из Москвы банки с икрой: великосветская халява передавила бы друг друга в борьбе за кавиар, а потом обвинила бы русских в неумении себя вести. Для сравнения: американцы на скромненькую экспозицию Роберта Гобера истратили четыре с половиной миллиона. Сколько стоили немецкий, японский, французский павильоны – не считал. Художественный директор ГЦСИ и комиссар павильона Леонид Бажанов с риском для жизни лазал по стеклянной крыше нашего павильона, построенного в 1914 году Щусевым и с тех пор ни разу всерьез не ремонтированного, сбрасывал опавшие листья. Директор ГЦСИ Михаил Миндлин висел, как Тарзан, на шаткой стремянке, прилаживая на флагшток российский стяг. Художники, кураторы и галеристы подметали и мыли полы, чинили аппаратуру и таскали грузы. Такая самоотверженность и столь высоко развитое чувство локтя похвальны. Но эти качества скрывались от окружающих. Потому что никто из чужих не должен был видеть эту нищету. За павильон не стыдно. Не стыдно за тех, кто смог сделать в нем выставку. А вот с тех, кто официально отвечает за лицо России на мировой арене, спрос есть. Они, разумеется, молодцы, что у нас есть «Золотая маска», «Кинотавр», «Ника» и «ТЭФИ». Честное спасибо за Театральную олимпиаду. Но неужели нельзя понять, что современное изобразительное искусство – это один из важнейших геополитических ресурсов России, отличающийся от газа и нефти тем, что чем больше его тратишь, тем обильнее становятся его запасы?