Carpet - Hydrangea
2003-2004
painting/video/sound/light
This project was represented at the State Tretyakov Gallery, Moscow, 20.11-7.12.2003; Museum for Contemporary Art, New Academy of Arts, St. Petersburg, 17.04 - 16.05.2004
Carpet - Hydrangea, video, 5'34''
Sorry, this text is now available in Russian only
Поэму «Ковер гортензия» («Мне жалко, что я не зверь...») сам Александр Введенский называл философским трактатом в стихах. Это один из самых глубоких, темных, мучительных и прекрасных текстов в русской литературе XX века. Художественная интерпретация этого опуса — задача столь же амбициозная, головоломная и рискованная, что и, скажем, попытка экранизировать джойсовского «Улисса». Тем более что обэриуты давно являются едва ли не самыми основополагающими (и самыми культовыми) авторами для всего послевоенного русского современного искусства. Тот же Сергей Шутов в 1986 году делал выставку «Памяти Даниила Хармса» в Музее Маяковского. А в состоявшемся примерно в то же время перформансе по Хар-мсу участвовали помимо самого Шутова столь примечательные личности, как Сергей Бугаев (Африка), Тимур Новиков, Жанна Агузарова и обэриутоведка Анна Герасимова, также известная как рок-певица Умка. В 2003 году для своей выставки в Третьяковке Сергей Шутов выбрал не гротескного Хармса, а трагического Введенского, в общем-то ставя точку под историей субкультурной апроприации обэриутов. «Ковер гортензия» Сергея Шутова — не претендующая на конгениальность экранизация великого текста, но иллюстрирование, в буквальности которого есть некое высшее смирение. Половину стены занимает живописное панно, собранное из множества портретов различных персонажей художественного сообщества. Изображенные с уорхоловской декоративной обобщенностью, утопающие в радужно-золотом сиянии, эти лица утрачивают всякую индивидуальность и складываются в роскошный узорчатый ковер, тот самый, о котором Введенский говорит: «Еще у меня есть претензия, что я не ковер, не гортензия». Над картинами, как продолжение этого ковра, распо-лагается видеоэкран. Механический голос бесстрастно начитывает текст поэмы. Завораживающе красивый видеоряд не пытается выразить глубинный смысл «философскоготрактата». Просто к каждому образу текста находится картинка, выбранная из необъятного банка видеообразов с дословностью букваря и машинальностью свободных ассоциаций на психоаналитической кушетке. Строке «Мнежалко, что я не зверь, бегающий по дорожкам...» соответствует бегущая по воде черная собака из «Сталкера» Тарковского. На фразу «Мне страшно, что я двигаюсь не так, как жуки» возникают кукольные насекомые из фильмов классика анимации Ладисласа Старевича. «Мне жалко, что я не крыша, распадающаяся постепенно» порождает картинку мозга, а строчка «Мне страшно, что я не трава» заполняет экран зарослями дикой конопли. Для обэриутов трагизм поэтического творчества заключался в том, что при попытке выразить личный или мисти ческий опыт любые слова и об разы оказывались фатально случайными и нелепыми. Для современного художника любые образы неминуемо оказываются банальными. Александр Введенский пишет о смертельной тоске человека, обреченного быть только самим собой. Сергей Шутов по этому поводу размышляет о том, что такое сегодня портрет, закрепляющий имя конкретного лица под любым, пусть и самым условным, изображением. Обэриут перечисляет рыб, звезды, орлов, понимая, что стоит только назвать их, и твари и светила превращаются в пустые слова. Современный видеохудожник не прочь полюбоваться пернатыми из передач Discovery Channel и космическими ландшафтами на снимках NASA, смирившись с тем, что это лишь картинки. Трагизм сменился отрешенной меланхолией. Кто угодно и что угодно может стать элементом орнамента на ковре, сплетенном из бесконечных потоков образов. Но, возможно, Сергею Шутову на самом деле очень жалко, что он не Александр Введенский.
(Ирина Кулик, "Коммерсантъ", 22.11.2003)
«Ковер-гортензия. СПб», Музей Новой академии изящных искусств (Пушкинская, 10), 17.04 - 16.05.2004
Твердо и бесстрастно - так бесстрастно, что уже и страстно - Сергей Шутов читает обэриута Введенского: «Мне жалко, что я не зверь, бегающий по синей дорожке, говорящий себе - поверь; а другому себе - подожди немножко...» - и: «Еще есть у меня претензия, что я не ковер, не гортензия...» На письме все это, конечно, не как на слух; стихотворение замечательное. И Шутову оно нравится, бесстрастность не скрывает. И ясно, что это про Шутова, что это Шутов - не орел, перелетающий вершины и вершины; не звезда, бегающая по небосклону; не крыша, распадающаяся постепенно. Когда он произносит: «мне не нравится, что я смертен», - ясно, что «я» тут именно Шутов. И видео: парящий орел, гнущиеся деревья, прорастающий и вянущий за секунды цветок, шлепающая но лужам черная собака из «Сталкера» - и это все о нем, Шутове; близкие ему символы, возможно, нам не понять, но что это о нем, понятно. И два десятка портретов, разные петербургские его знакомые - ровными рядами колумбария, с изобретательно раскрашенными, светящимися нимбами, цвета которых мы описать не в состоянии; в общей атмосфере склепа, хоть и с электричеством, - это тоже про Шутова, но, так сказать, от противного. Среди звезд, зверей и деревьев они - тоже не-Шутов. Шутов собирался взяться за портрет - и взялся. Нью-вейвср и модник, он питает страсть к классическим жанрам и, старый конь, борозды не портит. Сверкающие психоделические елочки, прикрепленные вместо игроков в настольном хоккее и по воле зрителя разъезжающие туда-сюда по белому полю под засэмплированно-го «Щелкунчика», - во всяком случае, пейзажу в шутовском варианте было не отказать в изобретательности. Да, он еще изобретатель, алхимик, разлагающий вещества на элементы:отдельно у Шутова - проблема портретного сходства, решенная с фотографической простотой и точностью; отдельно - задача увековечения (нимбы); отдельно - сам автор. Про автопортретность всякого портрета любят упомянуть искусствоведы - и лучше бы они молчали, не лезли в мистику. Когда Шутов показывал в Третьяковской галерее московский вариант «Ковра-гортензии», с портретами московских знакомых, вернисаж превратился в хеппенинг: знакомые глядели в свои лица, но лица не принадлежали им. Постепенно распадалась крыша: вселенная была полна Шутовым, им одним, и не вырваться из этого мира было никак. Видимо, то же будет и здесь. Будет шлепать видеособака; кому-то - надо думать, самому себе - будет читать Шутов, что он - не то и не то, и, уж конечно, не эти два десятка: из-за яркого нимба на лицах почти видны пятна тления и мумификации.
(Константин Агунович, "Афиша", 5-18.04.04)
Special thanks for programming and
lighting equipment realisation for
Alexander Myasnikov