Константин Агунович. «Сергей Шутов. Ковер-гортензия. СПб. Портрет в стиле new wave»

Журнал «Афиша» от 5-18.04.04.

Твердо и бесстрастно – так бесстрастно, что уже и страстно – Сергей Шутов читает обэриута Введенского: «Мне жалко, что я не зверь, бегающий по синей дорожке, говорящий себе - поверь; а другому себе – подожди немножко...» – и: «Еще есть у меня претензия, что я не ковер, не гортензия...» На письме все это, конечно, не как на слух; стихотворение замечательное. И Шутову оно нравится, бесстрастность не скрывает. И ясно, что это про Шутова, что это Шутов – не орел, перелетающий вершины и вершины; не звезда, бегающая по небосклону; не крыша, распадающаяся постепенно. Когда он произносит: «мне не нравится, что я смертен», – ясно, что «я» тут именно Шутов. И видео: парящий орел, гнущиеся деревья, прорастающий и вянущий за секунды цветок, шлепающая но лужам черная собака из «Сталкера» – и это все о нем, Шутове; близкие ему символы, возможно, нам не понять, но что это о нем, понятно. И два десятка портретов, разные петербургские его знакомые – ровными рядами колумбария, с изобретательно раскрашенными, светящимися нимбами, цвета которых мы описать не в состоянии; в общей атмосфере склепа, хоть и с электричеством, – это тоже про Шутова, но, так сказать, от противного. Среди звезд, зверей и деревьев они – тоже не-Шутов. Шутов собирался взяться за портрет – и взялся. Нью-вейвср и модник, он питает страсть к классическим жанрам и, старый конь, борозды не портит. Сверкающие психоделические елочки, прикрепленные вместо игроков в настольном хоккее и по воле зрителя разъезжающие туда-сюда по белому полю под засэмплированно-го «Щелкунчика», – во всяком случае, пейзажу в шутовском варианте было не отказать в изобретательности. Да, он еще изобретатель, алхимик, разлагающий вещества на элементы:отдельно у Шутова – проблема портретного сходства, решенная с фотографической простотой и точностью; отдельно – задача увековечения (нимбы); отдельно – сам автор. Про автопортретность всякого портрета любят упомянуть искусствоведы – и лучше бы они молчали, не лезли в мистику. Когда Шутов показывал в Третьяковской галерее московский вариант «Ковра-гортензии», с портретами московских знакомых, вернисаж превратился в хеппенинг: знакомые глядели в свои лица, но лица не принадлежали им. Постепенно распадалась крыша: вселенная была полна Шутовым, им одним, и не вырваться из этого мира было никак. Видимо, то же будет и здесь. Будет шлепать видеособака; кому-то – надо думать, самому себе - будет читать Шутов, что он - не то и не то, и, уж конечно, не эти два десятка: из-за яркого нимба на лицах почти видны пятна тления и мумификации.